Четыре сезона [litres] - Стивен Кинг

Дюссандер сначала нахмурился, но тут же снова заулыбался:

– Вам действительно нужно на билет?

Пьянчужка неуверенно улыбнулся, не зная, как реагировать.

– А может, вы поедете на автобусе со мной? – предложил Дюссандер. – У меня вы помоетесь, переночуете, я вас накормлю и угощу выпивкой… А взамен составите мне компанию. Я – старый и одинокий человек. Живу один. Иногда так хочется с кем-то поболтать…

Получив ответ сразу на все вопросы, пьянчужка оживился и теперь заулыбался во весь рот. Похоже, этот старый педик был из тех, кто сочувствовал нищим.

– Совсем один? Хорошего мало, верно?

Дюссандер вежливо кивнул:

– Я только попрошу вас сесть отдельно. Уж больно сильный запах.

– Зачем тогда меня звать? Как бы весь ваш дом не провонял! – вдруг с неожиданным достоинством отозвался пьянчужка.

– Автобус придет через минуту. Сойдите на следующей после меня остановке, пройдите два квартала назад, и я буду ждать вас на перекрестке. А утром посмотрим, сколько я смогу дать вам денег. Может, два доллара.

– А может, даже пять! – оптимистично предположил бродяга, напрочь забыв о продемонстрированном только что достоинстве.

– Кто знает… Там будет видно, – нетерпеливо отозвался Дюссандер, прислушиваясь к рокоту дизельного двигателя приближавшегося автобуса. Сунув четвертак на билет в грязную ладонь бродяги, он, не оборачиваясь, отошел в сторону.

На лице пьянчужки отразилось сомнение, но тут показались фары автобуса. Проводив взглядом старого педика, который поднялся в салон, так и не обернувшись, бродяга с сомнением посмотрел на монету в руке и повернулся, чтобы уйти. Однако в самый последний момент он передумал и, вскочив на подножку за мгновение до того, как складные дверцы закрылись, опустил монету в кассу с видом человека, сделавшего рискованную ставку в сотню долларов. Он прошел мимо Дюссандера, бросив на того мимолетный взгляд, и устроился сзади. По дороге его разморило, он задремал, а когда очнулся, старика в автобусе уже не было. Пьянчужка сошел на следующей остановке, не зная, была ли она той, что требовалось, и не особенно по этому поводу переживая.

Он вернулся на два квартала назад и увидел на перекрестке одинокую фигуру под уличным фонарем. Точно, тот самый старый педик поджидал его, стоя навытяжку.

Неожиданно у пьянчужки сжалось сердце от дурного предчувствия, и ему захотелось поскорее унести ноги.

Но старик уже держал его за локоть… и его пальцы оказались неожиданно сильными.

– Отлично! – сказал Дюссандер. – Я очень рад, что вы пришли. Мой дом вон там. Это совсем рядом.

– А может, даже десять, – пробормотал бродяга, направляясь за ним.

– Может, даже десять, – подтвердил старый педик и засмеялся. – Как знать?

14

Наступил год двухсотлетнего юбилея независимости США.

После поездки на Гавайи летом 1975 года и путешествия с родителями в Рим, когда торжества и праздничные шествия достигли апогея, Тодд заезжал к Дюссандеру несколько раз. Получив разрешение уйти на каникулы раньше, а именно 1 июня, Тодд вернулся в Санта-Донато 1 июля, то есть за три дня до начала официального празднования двухсотлетнего юбилея.

Атмосфера на встречах царила мирная и даже дружеская – они оба выяснили, что могут общаться достаточно цивилизованно. Их не тяготило, если кто-то из них замолкал, а их разговоры усыпили бы самого недоверчивого агента ФБР. Тодд рассказал старику, что встречался с девушкой по имени Анджела Фарроу, от которой не был без ума, но их матери дружили. Старик рассказал Тодду, что начал плести коврики: он прочитал, что это помогает разрабатывать пальцы при артрите, и показал, что у него получалось. Подросток вежливо повосхищался.

Тодд заметно вытянулся, правда? (Да. На целых два дюйма.)

Бросил ли Дюссандер курить? (Нет, но курить стал меньше из-за кашля.)

Как дела с учебой? (Учиться непросто, но интересно. Оценки – только пятерки и четверки, а на годовые экзамены вышел со своим проектом по солнечной энергии, который делал для «ярмарки научных проектов учащихся». Теперь он хотел изучать в колледже антропологию, а не историю, как раньше.)

Кто стриг газон Дюссандера в этом году? (Рэнди Чемберс, который живет по соседству. Хороший мальчик, но слишком уж толстый и медлительный.)

В тот год Дюссандер у себя на кухне лишил жизни трех бродяг. На автобусной остановке к нему подходили раз двадцать, и семь раз он предлагал пищу, ночлег, ванну и выпивку. Дважды бродяги отказывались, а еще два раза не стали садиться в автобус и исчезали с полученным на проезд четвертаком. Подумав, Дюссандер нашел выход: он купил проездной за два доллара пятьдесят центов, дававший право на пятнадцать поездок.

В последнее время Дюссандер заметил, что в особенно теплые дни из подвала тянет очень неприятным запахом. В такие дни он держал двери и окна плотно закрытыми.

Тодд Боуден набрел на бродягу в водосточной канаве позади пустыря на Сайнага-Уэй. Это случилось в декабре накануне Рождества. Парнишка постоял некоторое время, сунув руки в карманы, разглядывая пьянчужку. Он чувствовал, как по телу пробегает дрожь. В течение пяти недель он шесть раз возвращался сюда в неизменной легкой куртке, которую наполовину застегивал, чтобы скрыть столярный молоток-гвоздодер за поясом. Наконец, первого марта он снова увидел этого бродягу. А может, и другого – какая разница? Тодд начал бить тупым концом, а затем (он даже не помнил, когда именно – глаза застилала кровавая пелена) – загнутым раздвоенным задком, превращая лицо жертвы в кровавое месиво.

Для Дюссандера убийство бродяг стало жертвоприношением, призванным умилостивить жестоких богов, в которых он уверовал… или всегда верил, но на время забыл о них. Бродяги помогли ему снова почувствовать вкус к жизни и наполнили ее смыслом. Ему даже начало казаться, что до появления мальчика с большими голубыми глазами и широкой американской улыбкой он жил в Санта-Донато совершенно неправильно, ошибочно посчитав себя немощным стариком. Он приехал сюда в шестьдесят восемь лет, а сейчас чувствовал себя намного моложе.

Мысль о жертвах богам могла сначала показаться Тодду нелепой, но со временем он бы вполне принял ее. После жестокого убийства бродяги под платформой он боялся, что кошмары усилятся или даже сведут его с ума. Он боялся, что под давлением нестерпимого чувства вины обязательно проговорится или наложит на себя руки.

Однако он спокойно отправился с родителями на Гавайи, где провел самые лучшие в своей жизни каникулы.

Учеба в старших классах началась с ощущения внутреннего обновления, будто в тело Тодда Боудена вселился кто-то другой. Его сознание жадно фиксировало удивительные картины, которые он давно перестал замечать: первые лучи солнца на рассвете; величественный океан, вид на который открывался с морского причала; куда-то спешащие в сумерках люди, когда только начинают зажигаться фонари. Эти картины отпечатывались в сознании, как прекрасные камеи, вырезанные с необыкновенным мастерством. Его чувства удивительно обострились, теперь он улавливал мельчайшие оттенки окружающего мира: так тонкий ценитель вина улавливает неповторимый аромат драгоценного напитка из только что открытой бутылки.